Поздравлял с юбилеем бабушку. Ей 95 лет. До ста, говорит, точно прожить планирую, слишком много заварилось здесь, беспокоюсь, чем кончится. Дай бог, чтобы и после ста, старушка была полна жизни и смыслов.
Всякий раз, пообщавшись с ней в день рождения, вспоминаю, что она ровно на год старше товарища Гевары Эрнесто Че, который на этой неделе праздновал бы некругло.
Команданте Че Гевара, подумать только, такая далёкая, кажется, история, нереальный совершенно, невообразимый и неотмирный персонаж ушедшей эпохи. А на самом деле – только протяни руку, и вот он, совсем недавно землю топтавший, мечтавший, творивший и сражавшийся. Да что там недавно, вполне мог бы сейчас дедушкой седеньким добродушно ворчать чего-нибудь с завалинки.
Это всё равно как представить, что Бисмарк, скажем, жив, или Робеспьер. Или Александр Македонский. Вот насчёт Ленина, кстати, представлять не надо, Ленин всегда живой, это всем известно.
Че после Владимира Ильича – второй главный символ международного левого движения, и точно символ самый гламурный. Хотя сам по себе довольно неряшливый был гражданин, не ходил в барбершоп и цирюльника не посещал, что не помешало ему стать иконой стиля.
Стиля великой послевоенной, взбалмошной мировой весны после Второй мировой – самой счастливой, пожалуй, эпохи в 20-м веке. Народонаселение ещё пребывало под впечатлением своего чудесного спасения, и воспринимало жизнь как чудо. Словно бы родившиеся заново, люди вновь обрели счастливое детское осознание свежести и неповторимости жизни. Буйный рост начался по всем направлениям и во всех областях деятельности человеческой.
Мечта о лучшей жизни здесь и теперь не могла не возродиться на такой почве. Ибо эта почва была унавожена надеждой.
Представьте только: миновала она, мировая, едва не грохнул Карибский кризис, кругом тракторы, транзисторы, пластмасса и атомные станции. Распускают вовсю локоны и дымят косяками хиппи, Мэри Куант изобрела мини-юбки, Юра Гагарин слетал в космос, Джим Моррисон приступил к созданию рок-группы, Никита Сергеевич бичует Штаты в ООН, постукивая по столу башмаком, психоделические книжки Кастанеды срывают бешеный успех, а на экраны триумфально выходит фильм про Фантомаса. Сногсшибательная Софи Лорен таранит коллективное бессознательное огромным бюстом, заглатывает барбитураты Мерилин Монро, а кирпичноликий Кеннеди раскидывает мозгами в Далласе – неповторимое время во всей своей неповторимой красе.
По всему по этому органично и торжественно седлает своего Росинанта полковник Гевара, упрямый последний романтик, готовясь унестись в последний поход.
Однако сама по себе принадлежность к блистательной эпохе, очевидно, вовсе не объясняет чегеваровской сверхпопулярности. Я думаю, причина в том, что Че был архетипичен, а значит, находился, по большому счёту, вне времени.
Средний человек знает о полковнике немного: латиноамериканец, повстанец, бессеребренник. Первая профессия – доктор, он и в ней уже показал себя: презрев гарантированно неплохую карьеру, лечил прокажённых. Бедных – бесплатно, причём сознательно выбирал самые отсталые районы.
Затем решил лечить язвы общества и подался в революционеры. Вот как он сам вспоминал об этом: «Я хотел стать медиком, но потом убедился, что одной медициной человечество не спасёшь… Голод – вот что делает людей революционерами. Или свой, или чужой».
Восемьдесят два, подумать только, человека высадилось тогда их на Кубе, с не менее легендарным Фиделем во главе. Плыли со всем снаряжением на яхте, рассчитанной на десяток человек, через дождь и шторм! Никаких шансов у них не было против поджидавшей правительственной армии (35 тыс. человек, танки, истребители, корабли) – но они победили.
Нечто библейское, апостольское было в этом чуде. Крестьяне тамошние оттого и были безоговорочно за них, укрывали и вливались в движение, что видели в них апостолов новой веры.
Придя во власть, товарищ Гевара не угомонился, не зарос начальственной степенностью, и ещё больше изнурял себя бескорыстием и работой. В конце концов, решил, что будет более полезен идее как повстанец, чем как государственный деятель, и покинул Кубу, чтобы заняться революцией в Африке и Латинской Америке.
Ходячий архетип, думаю, Гевара осознавал себя как героя. Он знал: героя не бывает без поражения, поражение – плата за героизм, неизбежный финиш того, кто бросает вызов существующему порядку – политическому, антропологическому, экзистенциальному. «Всё вокруг героя превращается в трагедию», – изрёк старик Ницше.
Че знал это. «Моё поражение не будет означать, что нельзя было победить, – говорил он. – Многие потерпели поражение, стараясь достичь вершины Эвереста, но, в конце концов, Эверест был побеждён».
Свой финал борец с мировой Системой нашёл в джунглях Боливии. Раненого, его смогли взять в плен и быстренько расстреляли. Боялись – для Соединённых Штатов полковник Гевара был врагом номер один.
Есть редкие исторические персонажи, сражавшиеся за свой идеал настолько самоотверженно, бескомпромиссно и яростно, что им удалось утвердить идеальное как объективную реальность.
Абсолютные пассионарии, зубастые и рукастые донкихоты, эксклюзив эпохи. Они тревожащи и неудобны. Неудивительно, что ажиотаж слепой ненависти или, напротив, слепого почитания вокруг них не утихает даже по мере того, как они отходят от нас во времени. Проходя через общество, как луч внешнего солнца, герой разрезает его, никого не оставляя равнодушным.
Тётенька какая-то, однофамилица Гевары, написала как-то ему письмо, в котором интересовалась, уж не родственники ли они? Команданте ответил очень просто: «Если вы ощущаете дрожь негодования при виде любой несправедливости – вы мой товарищ».
Это действительно вневременная биография, вневременной типаж, появляющийся в истории довольно редко. Зато он может явиться где угодно и когда угодно, пусть сегодня и кажется, что такие как он, беззаветные идеалисты, окончательно исчезли с лица земли.
Нет, никуда не исчезли, просто Система понастроила против них массу примочек, ловушек и заглушек, чтобы и носу им, этаким, не высунуть.
Вылезут, ничего, рано или поздно, попрут ещё, как грибы после дождя. Потому что воля к справедливости всё превозмогает.
Мнения колумнистов могут не отражать точку зрения редакции
