В августе исполнилось 35 лет со дня смерти Анатолия Папанова, бесспорной звезды советского кино. Немного было в Союзе таких актёров, как он, да и вообще в миру таких актёров немного.
Плохой артист изображает, хороший – воплощает, великий артист – является. Анатолий Дмитриевич Папанов именно что являлся, представлял собой замечательный, завершённый народный архетип.
Отметим специально для патриотов: папа Анатолия Дмитриевича, мрачный смоленский рабочий, – русский человек, мама – романтическая полька, – следовательно, сам он представляет собой типичного белоруса. Это, впрочем, понимающие люди сразу отмечали, слушая его характерный акающий, мягкий говор.
То есть архетип, который он столь блистательно репрезентовал, есть архетип белорусский в первую очередь, хотя распространить его можно и нужно шире, на всё восточное славянство, раздираемое нынче распрями.
Папанов как никто преуспел в создании образов людей-шатунов. Кстати, в этом созвучен ему недооценённый тоже писатель Андрей Платонов, такой же с головы до ног метафизический вопреки всем материалистическим устоям советского социализма.
Папанов, Платонов – определённое созвучие слышится здесь неспроста. Оба в своей работе на ниве искусства, активно отдавая дань времени, выковыривали и извлекали на свет божий существующие вне любой исторической конъюнктуры глубокие вневременные пласты.
Окружающие чувствовали это. «Анатолий Дмитриевич, я убеждён, был одарён сверх меры, одарен патологически, – вспоминал режиссёр Марк Захаров. – В его актёрском сознании, во всей его психофизической структуре в некоторые моменты вдохновенного раскрепощения и интуитивного поиска происходили необъяснимые пока явления. Он, я убеждён, обладал «мистическим» даром перевоплощения… Похоже, что это какие-то запредельные актёрские опыты над собственным организмом… Я наблюдал, как у Папанова меняется цвет глаз, как черты его лица приобретают явные признаки постороннего человека. С этим знакомы медики, я знаю. После таких репетиций я ощущал себя больным человеком, мне нужен был отдых. Папанов тоже впадал в своеобразную сомнамбулическую прострацию. Я был свидетелем какого-то загадочного биологического процесса, когда мышцы на лице его видоизменяли свою форму, и это была не актёрская мимика, но процесс какого-то глубинного, психического свойства. Возможно, Папанов превращался в гипнотизёра, не уступающего восточным феноменам, что заставляют нас видеть несуществующие пальмы и прыгающих по ним райских птиц. Я увидел крайний предел актёрского лицедейства… Биологическая нервная энергия иногда приобретала у Анатолия Дмитриевича такие уровни, что опрокидывала, подавляла нормальную психику его партнёров и создавала труднообъяснимые эффекты – люди «вырубались» из системы привычных оценок и рефлексов».
И именно Папанов, мастер, не утративший корней, сумел передать тот могучий хтонический потенциал, что присущ нашему народу вопреки всем бедствиям, прочёсывающим, прореживающим и пережёвывающим, – потенциал неискоренимый и помогающий выстоять. Ну, или до сих пор помогавший.
Да, сумрачность и брутальность, да, особая, грубоватая, медвежья игривость. И ощущение глубоко дремлющей силы. Иногда очень обидно, что она только дремлет. Иногда нужно благодарить бога за это.
Папанов сумел показать такого человека, и что самое удивительное – органически доброго человека. Он правдиво демонстрировал народу жлоба, но в исполнении актёра это был добрый и даже шаловливый жлоб, и никто не мог сказать, что Папанов фальшивит. В этом его неповторимый гений и неповторимое ноу-хау.
Инженер человеческих душ зорко подметил ключевую черту: уход от тяжёлой, неласковой и несладкой жизни в берлогу внешнего и внутреннего жлобства. Убедительный, достоверный, наглядный грубиян в исполнении гения был неимоверно обаятелен.
Чего греха таить, мы ощущали с ним сродство. «Ты голодранец [холодранэць]», – нахально и лихо гогоча, заявлял нам с экрана Папанов, и каждый соглашался, сопричастный: да, голодранец, чего уж там.
Люди меняются медленнее времён. И по сей день с протёртой ленты он показывает нам нас самих, очищая от наносного, извлекая глубинное. В него можно глядеться, как в зеркало, в Папанова Анатолия Дмитриевича.
Многочисленные мемы, оставленные Папановым, – от помянутого уже «Холодранця» до «Сухари сушить» и «Сядем усе» – чаще всего в процессе игры придумывал он сам. Извлекал из того самого коллективного бессознательного, в котором был как рыба в воде. Вот мем «Ну, погоди» явно не он придумал.
В «Живых и мёртвых», экранизации Константина Симонова, ближе к финалу есть потрясающая совершенно сцена: генерал в исполнении Папанова (в этой роли он впервые и прогремел) отправляет батальон на тяжёлое военное задание. Выступает с пафосной официозной речью, ревёт, как раненый медведь, а потом вдруг понижает голос и произносит что-то вроде «такая у меня, товарищи бойцы, просьба. Большая просьба», – прямо на глазах превращаясь в одного из них, усталого свойского дядьку.
И офицер бросается к нему с рапортом: выполним, мол, уже сегодня, и бойцы разворачиваются, и идут выполнять приказ, потому что знают – он не просто превратился, он один из них и есть. Совсем такой, как они, только вот история сейчас через него ревела. А вот это уже не каждому дано, транслировать такой рёв.
И он салютует им вслед медвежьей лапой. И ты слышишь в отголосках их киношных шагов тяжкую поступь её, истории, и понимаешь, что легенды о полководцах – вовсе не только легенды. Вспомнилось почему-то, как Бонапарт говорил своим касатикам: «Сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид», – здесь тоже эпизод, в котором проявляется вечность, страшная вечность в страшный момент.
Эти моменты вечности были не понаслышке знакомы ему, фронтовику и инвалиду войны (минус два пальца на правой ноге после окружения под Харьковом). Поступать в театральный институт он пришёл, опираясь на палочку. «Как же вы с палочкой играть-то будете?» – спросил экзаменатор. – «Палочку я уберу», – отвечал абитуриент.
И точно, убрал, и не любил светить своим бэкграундом. Неудивительно после этого, что сам Симонов говорил, что генерала этого из книжки своей он после такого исполнения иначе как Папановым не видел.
А вот Васисуалий Лоханкин артисту совершенно не удался, – настолько, что режиссёр Михаил Швейцер разозлился и вырезал его из фильма. Обрезки остались, сегодня их можно посмотреть: действительно, Лоханкин в исполнении мэтра не по-папановски неубедителен и неярок, мямлит что-то невразумительное из-под парика.
Думаю, дело в том, что Васисуалий – слабый человек, через Папанова же дышала всегда неодолимая, почвенная сила, овеянная трогательно беззащитным небесным талантом актёра.
Именно так: во всех его героях была сила. Даже Киса Воробьянинов, персонаж ничтожный, в исполнении Папанова был хтоничен и укоренён. Думаю, Анатолий Дмитриевич отлично смотрелся бы в нуарах, в полутьме и клубах тумана, в экранизациях Лавкрафта, писавшего про персонажей из глубин.
В нём самом была эта имманентная, мощная, всепоглощающая глубина. Но персонаж он был весёлый и светлый, такой, которого надо помнить и почитать.
Мнения колумнистов могут не отражать точку зрения редакции
