ЛАГАРД РАССКАЗАЛА ВСЁ. Как будет развиваться экономика Европы после всего, что уже случилось

Исторически и географически сложилось так, что для белорусского бизнеса именно Европа была важнейшим после России торговым партнером. Там товары широкого потребления, там промышленное оборудование, там технологии, там рынки сбыта для нашего экспорта, преимущественно сырьевого и энергетического.

Пока вокруг царили глобализация и либерализм, на ЕС работал т.н. «брюссельский эффект» – страны вне ЕС добровольно начинали пользоваться европейскими нормами и стандартами, чтобы получить доступ к европейскому рынку.

Сейчас рынок закрыт. На протяжении очень незначительного по историческим меркам временного отрезка Европа обложила и Россию, и Беларусь всеми возможными санкциями – откровенно противоправными, а временами и абсурдными. Эти санкции по сути перечеркивают те ценности, которые ЕС поднимал на щит в своей пропаганде и активно продвигал у нас: свобода торговли, неприкосновенность частной собственности, уважение к фундаментальным правам человека и далее по списку. Итак, партнер, как трехэтажным матом обкладывает нас санкциями, а потом принимается, причитая, подсчитывать, сколько можно прожить без российского газа, белорусского хлоркалия и т.д.

Какую экономику собираются строить европейские элиты в новых, постсанкционных и постглобализационных, реалиях? Они намерены добиваться «открытой стратегической автономии», поддавливая сопредельные страны размерами объединенного рынка и продвигая новый набор ценностей: диверсификация, регионализация, безопасность. Скорее всего, в полной мере реализовать эти приоритеты Европе не удастся, однако для нас это очередной вызов и новые издержки.

Глава Евроцентробанка Кристин Лагард прибывает в Вашингтон на весеннюю сессию МВФ и группы Всемирного банка
На весенней сессии МВФ и Всемирного банка в Вашингтоне на минувшей неделе Кристин Лагард, президент Евроцентробанка (ЕЦБ) и экс-глава МВФ, отметилась развернутым программным выступлением о том, как руководство ЕЦБ, Еврокомиссии и ЕС видит будущее мировой и европейской экономики.

«НДГ» публикует с незначительными сокращениями речь Лагард в Институте международной экономики Петерсона «Новая глобальная карта: устойчивость Европы в меняющемся мире», зачитанную 22 апреля.

Что Европа получила от глобализации

Европа выиграла от глобализации. Интеграция Европы в глобальные производственно-сбытовые цепочки была очень глубокой, участие в глобальной цепочке создания стоимости (GVC) – примерно на 20% выше, чем у США.

Справка «НДГ». В 1999-2019гг. доля торговли в ВВП еврозоны выросла с 31% до 54%, в то время как в США этот показатель увеличился лишь с 23% до 26%.

Интеграция с глобальными цепочками создания стоимости привела к снижению цен на импорт, технологическим побочным эффектам и повышению производительности благодаря международному разделению труда. Когда регионы сталкивались с потрясениями на местном уровне, открытость торговли помогала смягчать внутренние последствия шока, позволяя диверсифицировать риски и использовать многочисленные источники внешнего спроса.

Два могильщика глобализации

В последние годы проявились два фактора, обнажающих уязвимость существующей модели глобализации.

Во-первых, поскольку глобальные цепочки поставок становятся все более компактными и эффективными благодаря производству «точно в срок», они становятся и чрезвычайно уязвимыми для сбоев перед лицом глобальных потрясений, затрагивающих сразу несколько секторов… Как мы видели во время пандемии, глобальные цепочки создания стоимости передавали и усиливали глобальные потрясения. Согласно одному исследованию, в фазе сдерживания пандемии побочные эффекты, связанные с глобальной торговлей, усилили снижение мирового импорта и экспорта на 25%. Узкие места в поставках, как установлено, способствовали 50% роста инфляции цен производителей в обрабатывающей промышленности еврозоны.

Во-вторых, стало ясно, насколько мировое производство зависит от критического сырья, поставляемого всего из нескольких стран, – договоренность, которая может быстро стать уязвимой, когда геополитическая ситуация изменится и страны с различными стратегическими целями станут более рискованными торговыми партнерами. Например, в 2020г. Китай контролировал более половины мировых мощностей по добыче редкоземельных элементов и 85% – по их переработке.

Еврокомиссия (ЕК) обнаружила, что 34 продукта, используемые в ЕС, чрезвычайно подвержены сбоям в цепочке поставок. И эта уязвимость стала более очевидной в результате российско-украинской войны. Еврозона сильно зависит от России, в частности, в отношении кобальта и ванадия. Это ключевые материалы для 3D-печати, беспилотных летательных аппаратов и робототехники.

На Украину приходится около одной пятой европейских поставок проводов для автомобилей. Война уже вынудила украинские заводы по производству электропроводки закрыться, в результате чего некоторые производители автомобилей в ЕС прекратили производство. Экспортно-ориентированный сельскохозяйственный сектор тоже пострадал.

Но самое главное – война обнажила уязвимость энергоснабжения Европы.

Справка «НДГ». В 2020г. ЕС импортировал около 60% потребленной энергии. За период с 2000г. выросли как объемы энергетического импорта, так и доля ВИЭ в генерации. На четыре страны приходится более 70% импорта природного газа ЕС, из них более 40% – на Россию.

Многие страны сейчас сталкиваются с вопросом о том, как реагировать на эти новые уязвимости. Ответ заключается не в том, чтобы замкнуться в пределах границ и воздвигнуть торговые барьеры. История показывает, что отступление от глобальной торговли сопряжено со значительными издержками. Эмбарго США на международные перевозки в 1808г. стоило Штатам примерно 8% их тогдашнего ВВП. Вместо того, чтобы ограничивать торговлю, мы должны работать над тем, чтобы сделать её более безопасной. Есть признаки того, что в мировой торговле уже происходят три сдвига в ответ на эту новую глобальную тенденцию.

Три сдвига в мировой торговле

Первый сдвиг – от зависимости к диверсификации. Усвоив уроки пандемии, фирмы вряд ли останутся зависимы от относительно линейных глобальных цепочек поставок. Но это не означает, что они будут стремиться к деглобализации и перестройке производства. На начальном этапе мы, вероятно, увидим больший акцент на диверсификации поставщиков и накоплении необходимых ресурсов. Высокая диверсификация может почти вдвое уменьшить негативное влияние шока предложения на ВВП.

Существующие цепочки поставок, весьма географически диверсифицированные, помогли смягчить последствия внутренних потрясений во время пандемии. Напротив, большая концентрация цепочки поставок, как оказалось, увеличивает экономическую волатильность.

К концу 2021г. почти половина компаний диверсифицировала свою базу поставщиков, в отличие от всего лишь 5% внедривших меры по переориентации. Компании перешли от управления цепочками поставок «точно в срок» к модели «на всякий случай». К концу прошлого года менее 15% компаний полагались на поставки «точно в срок».

Второй сдвиг – от эффективности к безопасности. В последние годы мы наблюдаем переход к новой промышленной политике, в основном в КНР и США: геополитические предубеждения внедряются в стратегические цепочки поставок в ущерб соображениям эффективности. Администрация США четко определила поддержку друзей в качестве политической цели в своей недавней стратегии цепочки поставок.

Война может увеличивать значение альянсов, к которым принадлежат страны-поставщики. Международные фирмы по-прежнему будут сталкиваться с сильными стимулами для организации производства там, где затраты низки, но геополитические императивы могут ограничить периметр, в котором они могут это сделать.

Для стратегических отраслей (таких, как полупроводники или фармацевтика) очень ограниченная переориентация цепочек поставок времен пандемии, вероятно, получит развитие в результате целенаправленной госполитики. Например, Европа стремится удвоить свою долю на мировом рынке производства полупроводников до 20% к 2030г.

Даже отрасли, не считающиеся стратегическими, вероятно, предвидят разрыв глобального торгового порядка и сами корректируют производство. 46% немецких компаний получают значительные объемы комплектующих из Китая. Из них почти половина планирует уменьшить свою зависимость от КНР. В США почти 40% членов Американо-китайского делового совета сменили свои источники поставок.

Для энергетики и критически важных сырьевых материалов повышение безопасности потребует другой стратегии. Эти ресурсы распределены неравномерно по всему миру и не могут быть заменены внутренними альтернативами. Регионам все чаще придется получать свои критически важные ресурсы от меньшего пула потенциальных поставщиков, которые считаются надежными и соответствуют их общим стратегическим интересам. И осуществлять всё это придется в контексте «зеленого перехода», резко повышающего важность таких сырьевых материалов, как медь, кобальт и никель. Поэтому вполне вероятна новая геополитическая гонка за обеспечением доступа к ресурсам.

Третий сдвиг – от глобализации к регионализации – тоже, вероятно, наберет обороты. Плата за повышенную безопасность могла бы принять форму более низкого международного распределения рисков и более высоких переходных издержек. В меняющемся геополитическом ландшафте глобальные экспортные рынки могут сделаться не такими открытыми или надежными, как прежде. Возможности страхования от рисков бизнес-цикла путем ротации спроса между несколькими торговыми партнерами могут стать более ограниченными.

Это изменение способно особенно затронуть Европу, учитывая ее высокую зависимость от мировой торговли. В 2010-14гг., когда Европа восстанавливалась после глобального финансового кризиса, доля внешнего спроса в ВВП еврозоны более чем удвоилась. Однако если другие регионы начнут разворачивать свою экономику в сторону внутреннего спроса, этот выпускной клапан для сброса давления от потрясений, вероятно, ослабнет.

В таком контексте первым и наилучшим вариантом по-прежнему является защита основанной на правилах многосторонней системы, способствовавшей росту мировой торговли. Но в качестве запасного варианта регионализация позволяет государствам воссоздать некоторые преимущества глобализации в меньших масштабах и ограничить эти издержки.

Регионализация создает возможность для более глубокого регионального распределения рисков – как через торговую, так и финансовую интеграцию, – что может отчасти заменить более низкое распределение рисков на глобальном уровне. Это облегчает общее финансирование стратегических приоритетов и инвестиций в переходные процессы, помогая генерировать экономию масштаба. И это может помочь компенсировать давление затрат, вызванное более высокими ценами на энергоносители и повышенными транспортными расходами.

Регионализация не является новым явлением: в последние десятилетия она шла рука об руку с ускорением глобализации. Но теперь впервые мы можем увидеть, как эти две силы расходятся. Фрагментация на глобальном уровне способна в конечном итоге стимулировать большую интеграцию на региональном уровне, поскольку последний может помочь управлять издержками меняющегося мира.

Как Европа должна реагировать на эти изменения

Главная задача Европы сегодня – достичь открытой стратегической автономии, т.е. найти баланс между страхованием от рисков в областях, где наша уязвимость чрезмерна, и избеганием протекционизма. Потратив десятилетия на инвестиции в регионализацию, ЕС имеет все шансы добиться успеха в мире, где глобальный порядок более фрагментирован, но при этом он по-прежнему выступает в качестве силы для открытости торговли. И тут у Европы три преимущества.

Во-первых, Европа имеет крупнейший в мире единый рынок, дающий государствам-членам ЕС прочную базу для создания новых цепочек поставок, если того потребуют стратегические императивы.

Справка «НДГ». По данным ЕЦБ, более 70% участия еврозоны в глобальных цепочках создания стоимости уже было региональным в 2019г.

Во-вторых, мы уже давно придерживаемся формы управляемой глобализации в рамках нашего единого рынка. Хотя барьеры для торговли и обмена резко сократились, мы создали сильные общие институты для контроля за рынком и обеспечения того, чтобы страны могли прибегать к обязательному арбитражу в спорных случаях. Это, вероятно, сделает открытость экономики Европы более устойчивой в тот момент, когда она может оказаться под угрозой на глобальном уровне.

В-третьих, мы уже добились значительного прогресса в объединении ресурсов, что будет иметь важное значение для управления текущими переходными процессами. Инвестиционные потребности, с которыми мы сталкиваемся, огромны, особенно если мы хотим быстро отделиться от России. Но мы уже создали инновационные европейские инструменты, которые могут помочь, включая фонд ЕС следующего поколения объемом €750 млрд. Почти 40% этих расходов выделено на «зеленый переход».

Европа обладает потенциалом для реализации регионализации с положительной суммой, что делает глобальную экономику более устойчивой. Единый рынок позволяет ЕС использовать свой экономический вес, чтобы направлять открытость в направлении, основанном на правилах, и устанавливать ценности и стандарты в других частях мира с помощью т.н. «брюссельского эффекта». Инвестиции Фонда ЕС следующего поколения могут увеличить реальный ВВП ЕС на 1,5% к 2024г.

Справка «НДГ». По расчетам ЕЦБ, если бы лидеры ЕС подняли военные расходы до 2% ВВП «в ответ на российскую угрозу», это означало бы увеличение госрасходов на 0,7% ВВП. Это может добавить еще 0,2 п.п. к росту еврозоны в 2024г.

Нам все еще не хватает полного и единого рынка услуг, и это становится всё большим препятствием для роста в мире удаленной работы. Европейские рынки капитала остаются сегментированными, что ограничивает распределение рисков через трансграничные долговые и долевые вложения. Только около 20% шоков в еврозоне смягчаются таким образом – по сравнению с минимум 60% в США.

Но внешние угрозы снова становятся все более распространенными, и это стимулирует интеграцию в областях, которые, возможно, вызывают наиболее сильные чувства у граждан ЕС. Например, более трех четвертей европейцев выступают за общую политику ЕС в области обороны и безопасности.

Преимущества глобализации неоспоримы. Открытая торговля не должна страдать в этом глобальном переупорядочении. Но результат не гарантирован. Это требует от нас сочетания стремления к международному порядку, основанному на правилах, со стремлением уменьшить нашу стратегическую уязвимость. И Европа имеет все возможности для достижения этого синтеза, руководствуясь компасом открытой стратегической автономии.