Между онкобольными и их врачами всегда есть люди, у которых совсем иное отношение к раку. Это люди, которые работают в том же РНПЦ онкологии и медицинской радиологии в боровлянах, но не лечат пациентов, а чинят лестницы или обновляют софт на компьютерах врачей. Как они относятся к смерти, есть ли у них канцерофобия?
Григорий, санитар оперблока: «Работаю до первой смерти на операционном столе»
– Я шел работать санитаром в онкологию из-за хандры и в поисках своего «я». Занимаюсь подготовкой к операциям: завязываю халаты хирургам, включаю приборы, наливаю растворы, после действа убираю и мою инструменты. В последнее время позволяют проводить некоторые манипуляции с пациентами – ставить катетер, например.
Крови я никогда не боялся. Вид кишок меня тоже особо не берёт. Но теперь у меня обострённое восприятие запахов. Когда я выхожу из корпуса, резко воспринимаю всё, что долетает до моего носа.
Сами раковые опухоли видел. Более того, я упаковываю удалённые органы, так называемые препараты. Это не очень приятное ощущение, когда ты трогаешь ещё тёплые внутренние части чужого тела.
Сама опухоль плотная, сдавить ее трудно – будто яблоко сжимаешь. Более удивительная штука – метастаз, белый комок, который ещё плотнее и способен занимать половину печени. Могу сказать одно: чтобы запустить в себе опухоль, организму нужен отправной пункт, сильный стресс. Все болезни – от нервов, и рак – не исключение.
Что меня впечатлило тут больше всего – пейзажи детской онкологии. Удивительные дети там: им по девять лет, но у всех взгляд, будто им уже по 40. По людям, которые лежали передо мной на столе, могу сказать, что в большинстве выглядят они удручёнными и испуганными.
Операций со смертельным исходом при мне не было. Да и вообще, я поставил себе условие, что работаю до первой смерти на операционном столе.
Для многих операция выступает эффектом плацебо. Она может не принести пациенту нужного эффекта, но после неё он поверит в своё выздоровление.
Я слышал о людях, которые победили рак и ушли из этих стен счастливыми и с просветлёнными глазами. Но их процент совсем небольшой. Чудеса случаются, но редко. Большинство же чувствуют себя обречёнными. Логика простая: «Всё равно умру, так хоть под наркозом не так страшно».
Я прихожу к мнению, что хирургия спасти человека не может: в лечении скальпелем идёт удаление результата. Мне кажется, что онкология – это следствие мировосприятия.
Лично у меня сильно внутри ничего не изменилось – я не в том возрасте уже. Но есть ощущение того, что я делаю что-то полезное и помогаю людям. Вообще, это место вытягивает энергию, мне сложно представить, как люди здесь могут годами работать.
Егор, техник: «Если обращать на всё это внимание, то есть спокойно не сможешь»
– Само здание выглядело добротным. Помню, что в первый день моей работы было очень холодно и бабушка лет семидесяти каждому, кто к ней подходил, говорила, что гардероб работает до пяти вечера – чтобы не задерживались.
Главный принцип инструктажа в этом учреждении – не покалечиться самому и не покалечить других. Разумеется, что за этой формулировкой стоит куча нормативных документов, которые я читал. А потом ещё минут сорок слушал про технику безопасности на «объекте».
Моя работа не имеет ничего общего с высокотехнологическими процессами. Я обычный техник. Приходит заявка на ремонт оборудования – я сообщаю инженерам, а потом делаю обход закреплённых за мной отделений. Ну и если какая мелкая поломка – занимаюсь её ремонтом, насколько это посильно.
Не могу сказать, что это специфическое место сильно меня изменило. Может быть, не такой большой опыт работы. Но что свободного времени у меня теперь мало – это точно. Ну и, может быть, я стал спокойнее относиться к смерти. Рано или поздно все там будем. И даст бог, мимо моего места работы.
Я не медик и не учёный. Учусь на заочном в университете на историка. Что я знаю про рак? Рак – это опухоль. В каждом из нас живут раковые клетки, просто они «спят». Знаю ещё, что большинство онкологических заболеваний в Беларуси приходится на рак лёгких (спасибо наглядной агитации в коридорах). К счастью, ни я, ни моя семья с этим не сталкивались.
Обстановка моего кабинета весьма спартанская. Мебель, лампы да и вообще абсолютно всё в нём ещё со времен правления Горбачева в стране Советов. На потолке большими хлопьями шелушится краска. Многие списанные вещи, наверное, задолго до моего рождения валяются у нас. Доживают свой век, так сказать. Хотя начальники свыше поговаривают, что близится ремонт. Бывают такие дни, когда на работе у меня много свободного времени. Тогда я сижу и читаю.
Последней прочитанной книгой стал «Раковый корпус» Солженицина. Символично, конечно. Если сравнивать книгу и то, что я вижу вокруг, то общее, несомненно, воля человека к жизни. Девиз «не сдаваться до последнего» – вот что объединяет тех, кого я здесь вижу, и эту книгу.
Со временем, пока работаешь, перестаёшь обращать внимание на запах. А так всякого тут увидишь. Много крови вокруг, разные изменения в организмах людей. Отверстия в горле от кониктокомии, у кого-то свисает на шланге баночка с кровью – дренаж.
Если обращать на всё это внимание, то есть спокойно не сможешь. Или даже спать. Верю ли я в технологическое будущее и человеческое совершенство? Не знаю.
Иногда мне кажется, все вокруг – это какие-то путешественники, которые летят по спирали, но никогда не достигнут центра. А там, в центре, и есть то самое светлое будущее. А за бортом лишь пустота.
Вот тут и виден какой-то баланс. Те, кто «упал» в центр, выживут. Или, точнее, переживут. Удел остальных – пустота. Все пациенты совершенно разные. Под общую гребёнку их грести никак нельзя. Кто-то смирился с тем, что жизнь вскоре оборвётся, а кто-то намерен сражаться со своим недугом до последней капли крови. Кто-то злой на тебя и орёт, будто ты виноват во всех его бедах.
Мне кажется, что болезнь – это крайняя форма выражения характера человека. Тем более такая, как рак. Тут ты сталкиваешься один на один со своим внутренним врагом, и тебе решать, какое оружие и какую стратегию ты будешь применять.
Какого-то жаргона по отношению к пациентам у нас нет. Есть только названия фирм и приборов. Всякие денситометры, спектофлуориметры, линейники (линейные ускорители частиц) и прочее сложные речевые конструкции, которые связаны непосредственно с лечением.
Работники не рассказывают нам каких-то мифических баек. От них я только узнал, как выглядели Боровляны в начале 80-х. С трудом верится, что на фоне всей этой плотной застройки когда-то были поля учебного хозяйства.
После того как я начал тут работать, конечно же, произошли изменения «внутри меня». Вообще, я никогда не был оптимистом. А теперь и подавно им не буду. Но могу сказать, что во мне таится стремление к чему-то светлому. Хочется забыть всякое чёрное, что творилось в моей жизни, и начать всё с чистого листа. Но вместе со всем этим возникает ощущение, что ты просто шестерёнка или винтик в системе. Полезный, но легко заменимый на другой.
Наша техническая служба на фоне врачей незаметна. Но без нас здесь бы всё остановилось. Поэтому есть ощущение какой-то миссии. И если уже говорить о смерти, что тут не редкое явление, то мне кажется, этот мой небольшой вклад в медицину не делает мою жизнь бесполезной.
Михаил, программист: «По внешнему виду большинства и не скажешь, что они чем-то больны»
– Не могу сказать, что я когда-либо знал о раке больше, чем другие в нашем обществе. Некоторые мои знакомые и родственники умерли от рака. Но не сказать, что я сильно вдавался в детали. Это не та вещь, о которой хочется расспрашивать.
Одно ясно: рак хоть и смертельная болезнь, но, если не запускать, на ранних стадиях, поддаётся лечению.
Вообще, в большинстве случаев люди не хотят говорить на тему онкологических заболеваний и выказывают негативное отношение к вопросу. Но это и неудивительно. Это болезненная тема.
В РНПЦ я работаю программистом. Моя задача – установка, настройка и ремонт компьютерного оборудования, обслуживание сетей.
Я пришёл на эту работу в январе 2011г. Работа как работа: первое время вникаешь, а потом начинается рутина. Никаких острых и противоречивых чувств, ощущений.
Но это во многом зависит от ситуаций, с которыми сталкиваешься, и от собственного отношения к ним.
Медперсонал, в отличие от меня, непосредственно работает с пациентами, видит больше, чем я, – и для них наверняка всё по-другому. Хотя всё зависит от конкретного человека.
В целом с пациентами я практически не общаюсь, да и контакт косвенный. Да, я постоянно их вижу, но чтобы у нас когда-то зашёл серьёзный разговор – такого никогда не было. Так, бывает, подскажу, где какой корпус находится…
Непосредственный контакт у меня только с сотрудниками, а у них я по поводу медицинских нюансов не расспрашиваю. Это их сфера, и каждый занимается своим делом. Опять же, не стоит забывать про врачебную тайну.
Нужно добавить, что пациент – понятие довольно широкое, поэтому всех обобщить нельзя. К примеру, человек пришёл рентгеновский снимок легких сделать – он же тоже пациент и вполне может быть здоров, а просто пришёл на диагностику.
Плюс – посетители. Родственники или друзья пациентов стационара. Каждый день видишь довольно большое количество людей. А уж есть ли у них какие-то онкологические заболевания или нет, меня как-то не интересовало. Это личные вопросы.
К тому же внешне часто люди вполне здоровы на вид. И это, кстати, одна из основных причин, почему рак диагностируется на довольно поздних стадиях. Часто на ранних стадиях он себя практически ничем не проявляет.
Другое дело – когда ты видишь людей после химиотерапии. Они без волос на голове, измученные и бледные. Девушки часто в платках после этого ходят. Ну или после хирургического вмешательства. Тогда, конечно, внешне видно, что с человеком далеко не всё в порядке. А так по внешнему виду большинства и не скажешь, что они чем-то больны.
Атмосфера неоднородна. Бывает, всякое тут увидишь. Бросается в глаза чаще всего именно не внешний вид, а состояние внутреннее, психологическое. Когда, например, видишь человека, который находится в полной апатии. Некоторые сидят и плачут, некоторые, наоборот, выходят с хорошим настроением – возможно, им сообщили, что они здоровы и подозрения не подтвердились.
Вообще, отношение человека к смертельной болезни – это прежде всего его личное отношение к факту неизбежности собственной смерти. А от чего уже это случится – нет особой разницы. Но надо знать, что желание человека жить способно победить любую болезнь.
Фото: Николай Куприч
